Наконец-то в Большом театре появилась постановка, достойная лучших традиций либеральной демократии. Действие не навязывается зрителю в единственном экземпляре режиссёром-диктатором: оно разворачивается сразу в двух «ипостасях» — история коматозницы в жанре хоррор со спецэффектами внизу и добрая сказочка без намёков на актуальность вверху — так что каждый может сам выбрать, какой спектакль ему смотреть, просто опуская глаза, или поднимая их.
А если бы зритель мог ещё и аудиоканалы переключать, например, с Дворжака на Даргомыжского, то это вообще был бы не спектакль, а мечта. И на него не стыдно было бы привести даже музыковедов.
Режиссёр Тимофей Кулябин распределил действие оперы между двумя мирами. Первый из них — это сказка и прошлое. Они царят в первом акте, который в этом отношении, за исключением финальной «внезапной модуляции», почти герметичен.
Второе действие переносит нас и героев в современность: мы видим богатую семью и золотую молодёжь, а Русалка оказывается мимолётным капризом избалованного принца.
В третьем акте оба пласта совмещаются: певцы разыгрывают историю в сказочном антураже наверху, превращая действие в сон Русалки, а внизу все их движения дублируют артисты миманса в условиях современных реалий: сама Русалка лежит в коме (вследствие не вполне «куртуазного» поведения Принца), а вокруг неё ходят женщина-врач (соответствует Бабе-Яге), санитарки (нимфы), и т.д.

Диктатура таланта куда лучше, чем демократия бездарей
 6 Марта 2019 

Писатель, драматург, общественный деятель Юрий Поляков в интервью «ВМ» ответил на самые актуальные, острые вопросы, затрагивающие перемены и новшества в государственной и культурной жизни страны.
***
Я бы вообще режим, установившийся сегодня в российском театре, назвал по исторической аналогии Директорией. Да, есть просвещенные, тонкие и прекрасно разбирающиеся в театральном деле директора. Но нередко попадаются упертые хозяйственники с манией величия. Это беда для актеров, режиссеров, авторов…
***
Постмодернистская революция 90-х привела к полному размыванию границ между тем, что такое хорошо и что такое плохо. Где критерии? Я так вижу, я так считаю, я так чувствую… А в итоге - текст полуграмотного графомана именуется романом и получает «Букера», «Большую книгу», «Ясную поляну»… Далее неофит, которого при советской власти отсеяли бы при первом внутреннем рецензировании за профнепригодность, объявляется надеждой отечественной словесности, а читатель в недоумении застревает на второй странице. И книга проваливается. Мы в свое время об этом много писали в ЛГ. Например, стали выяснять, как расходятся книги некоторых «надежд». Выяснилось, за год в крупной сети было продано всего три книги обладателя премии «Национальный бестселлер». Улавливаете?
Вы спросите, а зачем была затеяна эта странная игра, поддерживаемая властью? Вспомните, насколько велико было влияние деятелей культуры на политику в конце 80-х и в начале 90-х. В литературе патриотическое крыло было намного мощнее либерального. Могу предположить, задача заключалась в том, чтобы сделать в массе своей «творцов», особенно в таких политизированных сферах, как литература, театр, кино, более управляемыми и более приверженными либеральным идеям. Во-первых, человек, которому талант дан богом, всегда независимее, а тот, кого талантом назначили, зависим: могут и переназначить. Во-вторых, профессионал, подчиненный объективным законам искусства, как правило, консервативен и в политических предпочтениях. А вот неумейки, эти все, как на подбор, гормональные либералы. Свобода, понимаешь ли, в том числе от мастерства.
***
Вызывая железный зубовный скрежет «Золотой маски», я утверждал, что уровень пьесы и спектакля проверяется стойким интересом зрителей, а не лауреатствами, выездами на заграничные фестивали и подвальными читками для своих. Надо мной смеялись, обзывали ретроградом, не понимающим  «доаристотелевской  драмы»,  разъясняли: зритель вообще тут ни при чем, можно играть даже в пустом зале… И вот вам — пожалуйста: театр для зрителя. А для кого же еще?

«Возможности балета, – говорила Анна Павловна, – безграничны. Нет такого чувства, которое не могло бы быть выражено танцовщиком. Балет может быть трагическим, комическим или фантастическим, только никогда танец не должен быть вульгарным или безобразным. Искусство танца часто унижают. Ужасно: то, что называют танцами, часто является лишь рядом бессмысленных неуклюжих движений, без малейшего намека на грацию или красоту. Я видела такие так называемые танцы и на сцене, и в бальных залах Англии и Америки, и мне грустно думать о том, как много теряет нация, когда она позволяет, чтоб искусство, которое может принести столько красоты и радости, теряет все свое значение и очарование. Мы хотим иметь всю радость, какую только можем создать для себя, не правда ли? Наверное, жизнь имела бы больше смысла и света, если бы рядом с обучением чтению и письму народ обучался еще и прекрасно танцевать».